Жила-была женщина.

Она жила в стареньком домике на окраине города и была этим вполне счастлива; много-много лет назад её, едва родившуюся, принесли в этот дом (в нём оставили) на всё время её земной жизни; дом был её родиной, частью судьбы, себя.

В доме было четверо хозяев (по двое с каждой стороны), и когда верхняя часть дома над женщиной освободилась, женщина с её мужем приложили немало усилий, чтобы «верхнюю часть» занял кто-то свой: всегда ведь приятнее иметь дело с родственниками, чем с чужими людьми, правда? Но все родственники (на тот момент) жили вполне «упаковано» и менять свою судьбу-судьбинушку не хотели: переезжать, желающих, не находилось. Почти отчаялись мужчина и женщина, и почти смирились с тем, что … как вдруг «умная мысль» посетила их в одночасье: «А не предложить ли этот «вариант» вот этим-то…?» («Эти-то» обладали всего лишь маленькой скромной «двушкой» в обычной пятиэтажке и денег великих отродясь не имели. Но были добры, воспитаны и имели неплохие «душевные» показатели): на семейном совете (почти как в Филях)) мужчина и женщина «разложили» «двушникам» свои «перспективы», и «двушники» согласились.  Таким образом, на этажах сверху поселились свои люди: родные, слегка «проверенные», ну, и, естественно, чудовищно благодарные, ибо мало того, что дом (после хрущёвки-квартиры), да ещё и земля: 6-8 соток земли, двор, яблоневый сад. Короче …  было им всем счастье))

...пока мужчина (муж женщины) не умер, а «верхние» (как их называли за глаза «нижние»), были именно его роднёй.

Мужчину похоронили.

...а благоговение пред ними (мужчиной и женщиной) осталось: неизмерима была «услуга», оказанная когда-то «верхним».

Но времена идут и всё (и всегда) меняется; стало «прибывать» во дворе: сначала дочь «верхних» вышла замуж (и родила ребёнка), потом сын «верхних» женился и привёл в дом молодую невестку.

Радоваться бы! Да и радовались: растёт семья!

Только вот женщина… как-то не так стала она себя чувствовать во дворе со дней смерти мужа.

Нет, всё (по-прежнему) было «хорошо», но… нет-нет, да и заметит она, как из «их с мужем» сарая сосед что-то  (явно)  выносит (сарай же «отродясь» не закрывался, ибо… «родня ведь?!» Так было и при хозяине (умершем), так (и подавно!) стало сейчас, ибо… одинокой осталась та женщина: «ни ребёнка, ни котёнка» у них не было). А в доме нужно многое, в доме нужно всякое, и, хоть и не часто, но приходилось  ей хоть «вскользь», но просить о чём-то «верхних» соседей. Так и повелось: нет чего у «верхних», они – шасть!- и в сарай к своей «нижней» соседке.

Сначала это женщину едва не «убило», столь трепетно и незыблемо считалось в их семье, что «чужое – чужое и есть: не замай! (не «трожь»)». Так, собственно, и велось до смерти мужа: надо было что-нибудь «верхним» - они подходили к супругу (мужу женщины) и спрашивали: «Дядько, есть ли у Вас?» и «дядько», если есть, не отказывал: «чего ж не помочь родне, да и соседям?»

Дальше – больше: из сарая стали исчезать вполне привычные хозяйке вещи: то туда «кинется», то сюда: нету! «Дык, ведь было?! Было! Ан, нету…»

Я горевала вместе с ней.

Ибо невозможно смотреть и осознавать, что наверху – родственники. … а «внизу» – одинокая женщина, вдова.

…которая…

Ах, впрочем, не такие уж и «звери» «верхние»: то тарелку супа (вкусного, «с лисичками!») соседке в окно подадут (дом низкий; удобно: «брякнул» в окошко, окошко и открылось: «На, тебе, соседонька! Мы в лесах были. Кушай!» и – широкая улыбка до ушей) Швырнёшь ли тарелку в лицо? Со словами: «Вы память мою оскорбляете!» Нет, конечно… ну, «упёрли» какие-то там «железяки», ну (медленно, но уверенно), растащили песок, заботливо охраняемый бывшим супругом на время какой (неожиданной) стойки… «но дом же от этого не «развалился»?! Нет, не развалился.

А так как «новости» от «верхних» всё «копились и копились» (начали уже и в другой хозяйкин сарай, как в свой, «шастать», начали вырубать по двору растительность, которая им «мешала»), то у «нижних» (хоть хозяин и умер) зашевелилась потревоженная память и причинила этим самым боль... ноющую, но почти постоянную.

А люди жили. И стесняться чего-либо постепенно переставали.

Соседка молчала.

Она видела всё то, что происходит. Но молчала. Почему? Потому что «родня». Потому что «неловко как-то... Ну, неужели они, Мирра, сами не понимают, что я же в их сараи не хожу? Я же у них ничего не беру?»

- Берёшь, солнце моё, берёшь!

И на немой вопрос глаз отвечала ей, что же «берёт» она и даже не считает это за «беру»: то тарелочка супа, то пара огурчиков («нате Вам! У нас уже уродились, а у вас, видим, ещё и не начинались»), то кабачок, то кусок торта (у кого-то из многочисленной семьи то очередной день рождения, то «годовщина», то «крестины», то просто – «хорошая погода»).

Ещё раз повторюсь: брать это или не брать? Соседи – «не звери!», и дай-то Бог каждому иметь таких соседей: и родня, и воспитаны, и не пьющи, и не  хулиганы, и всегда (чем могут) помогут: короче, «золото», а не соседи.

Но это лишь тогда, когда они этого хотят («помочь, подать, угостить, покормить»), а когда их не видишь – запросто «вынесут» весь дом: «а чё?! Свои же? Да и ей, одинокой, «не нать» (не надо)!»

Поспели яблоки. Не много их в этом году… вернее, хоть бы и «много», но мы – «яблочные души»: нам хоть тонну их насыпь, всё «сжуем» (любим это «дело»)). Яблоки не рвём: по какой-то кем-то заведённой привычке собираем то, что само упало, и жуём (ходим и жуём)).

Выходит из дому сосед с вёдрышком. Мы – рядом (в зоне его видимости): и я, и хозяйка всего этого «добра»: и сада, и дома, ибо родилась в нём (вросла «корнями и стержнями»); он, несколько раздумывая, постоял пару секунд в нашей калитке, и со словами: «Я яблочек на компот возьму» двинулся в сад.

Немая сцена: я смотрю на неё (на хозяйку), она – на меня: родственники ведь мои? (я – папина дочь. Того, что умер…).

Сосед подходит и начинает с яблони, которая ещё и не поспела, «скубать» яблоки. Я молчу: «остановится ведь?» Не останавливается: вёдрышко литров на 5 с собой имеет.  Мы, две наивные, думали, что «яблочек на компот» - это утречком деткам попить… но (иной раз) наивность – сродни жуткой глупости: «компот» (как впоследствии оказалось) закатывался «на зиму».

Для чего я всё это пишу? Ведь это – обычные «разборки» одних «со» другими. Ан, нет: очень тонкая грань, почти невидимая «от» и «до». И сейчас мы её «увидим» реально.

Мой крик его несколько остановил: «Может, вы и нам яблочек всё же оставите?!» … «Ну, не волнуйтесь: я же не все яблоки у вас срываю?!» однако, что-то, видно, в душе его шевельнулось, и из сада он ушёл.

Ярости моей не было предела: она, вдова и супруга моего отца, сидела, опустив руки, и приговаривала почти что шёпотом: «Ну, Мирра… я же не пойду на них войной? Они мне и то, и это: неловко как-то…», что ещё больше распаляло гнев мой: «Ты вызываешь из них грязь, понимаешь?! Ты своим «непротивлением злу» вызываешь из них то, что всегда рождает безнаказанность; ты раз смолчала, два -  вот и получи: ты для них – никто! Они тебя давно (мысленно) отодвинули в сторону, как старую «шушлайку»: зачем ты им?! Что ты им?!»

И гневаться было за что: сколько всего я ещё не знала… ибо приходила в этот дом лишь иногда.

Но вчера – особый случай: она позвонила и с придыханием стала рассказывать, что вновь «натворили верхние» (ничего «страшного», лишь большая уверенность, что одинокую медленно и верно загоняют в свой, одной ей отведённый «угол»).

Встать, «наорать»? Можно. Но негодяям и хамам это нипочём: раз. А во-вторых, у них есть прекрасный козырь: «Мы ей всегда и всем помогаем!» и что Вы думаете?! Ведь не возразишь: и вправду «помогают»: и «огурчик» дадут, и привет от общей родни передадут, и слово доброе скажут, и лекарство купят (если заболеет).

Но… их всё прибавляется, а её – нет.

Причина происходящего (на мой взгляд) - банальная «газовая вуаль», появившаяся на кухонном окне хозяйки с момента смерти моего отца; прошло некоторое время, и захотелось ей (вдове) укрыться от всего мира, от взглядов и суждений, вот и пошли мы с ней в магазин, и выбрали ткань на кухонное окно, через которое она видела весь ей с детства привычный мир: и сарай (из которого всё выносится), и огород (который «слегка» уже начали «оккупировать верхние»), и яблоню, с которой (на следующий же день!) вновь рвались яблочки, но уже «на пирог» («Вы позволите? Всего лишь - пару яблочков»)

Газовая вуаль, за которой стоит соседка, и видит всё то, что происходит.

Видит, но молчит.

Это случалось постепенно, не одноразово: один раз она встала у окна (и увидела соседа, выходящего из их сарая), другой раз -  услышала, что приехала машина «верхних» (и оказалась невольным свидетелем того, что они выгружали из багажников), третий раз – услышала их разговоры о «том-то и о сём-то» (этаж-то первый, но слышно и видно через вуаль, через газовую вуаль занавески).

Итак, длинный сериал под названием «жизнь», начался: «они пошли туда, они пришли сюда»; она всё видела и знала, и «подсела» на это.

А они не знали.

Понимаете?

Чаша весов: ты воруешь, и не знаешь, что тебя видят… а тот, кто видит, омывает своё сердце кровью и молчит. (Или «но молчит»? «И» или «но»: кому как больше нравится?)

Можно было молчать всю оставшуюся жизнь.

Но «кислорода» оставалось всё меньше: из сарая выносится чуть ли не «машина», в окошко подаётся «тарелочка супа: «Ешьте!»

- Что ты наделала?! Что ты наделала, милая?! Ведь мы же пред-упреждали тебя, все немногочисленные, входящие в дом твой: не корми «питона»: он вырастет  и задушит. Задушит однозначно, ибо чувство любви (сострадание и жалость) такому «питону» неведомы. Ты кормишь «зверя»: внутри каждого из нас сидит свой «зверь», но есть те, кто держит его на «голодном пайке» (и он, их «зверь», «заморен» и не способен двигаться), а есть те, у кого вообще никаких «зверей» нет внутри, но тут… тут – есть! Присмотрись: что ты делаешь? Кого «кормишь»? Кого и зачем?

Всего один миллиметр… один миллиметр, отделяющий и скрывающий одного человека от другого: газовый миллиметр тончайшей вуали… а тебя – уже не видно за окошком, и ты стоишь вполне «безнаказанно», и смотришь на чужую жизнь: смотришь и слушаешь. Это «экран-окно», и ты – «по уши» в чужой жизни… (но не всегда «сериал» тебя радует: бывает, посреди этого всего «заманчивого действа» вдруг пройдёт сосед («опять из моего сарая…Что делать, Мирра?») и всё начинается по-новому: «прокачка» (мозга), назидания, научения и дальше: «Да, я буду делать именно так!» А потом - снова: «Ну, как я могу, Мирра? Они же «родня»?

Качели: человек сам выбирает свою судьбу: и или она сегодня несёт его «вверх» или завтра – опускает вниз.

Но есть (ведь) и другие виды «качелей», которые всегда находятся в одной плоскости (правда, там есть возможность закружиться голове, но… - это уже совсем иные «качели»).

Что сделать этой женщине?

Подойти и один раз отдёрнуть в сторону вуаль.

Ибо когда был жив мужчина в доме – никаких «вуалей» на глазах и отношениях обеих семей не было: было «вы» и «мы», и никак иначе.

...«отодвинуть» в сторону «вуаль» именно тогда, когда видишь, что кем-то совершается зло. Один раз стерпеть можно, даже (иногда) и нужно: мало ли что бывает в наших жизнях, но потворствуя злу постоянно, начинаешь «выматывать» из человека «клубок» его тайных «страстей», тех, о наличии которых, возможно, и сам не подозревает, не догадывается: не надо, «стоя в тени», растлевать собой тех, кто нас «не видит»; нас видят: всегда и во всём, каждую секунду нашей жизни: помните об этом люди! Рядом с нами – люди, и вокруг нас – люди; не мы – их показатель, а они – наш: как мы себя с ними ведём, так нам и воздаётся: не тащите чужого «зверя» из «норы»: не губите человеческую душу.

Аминь.