ДожИлись: дом – «полная чаша» (в разумных пределах и представлениях), положение «в обществе», проверенные старые друзья, дети (вот-вот – внуки), достаток, и… покой. Да, да, наконец-то, покой: никуда бежать не надо, высунув язык, подобно гончей собаке, никому не надо просяще заглядывать в глаза; всё достигнуто, или достижимо совсем небольшими усилиями. ПОКОЙ.

«Профессор» мой седой, но… студентами мы никогда не сидели дома: колесили по стране, лазили по горам, сплавлялись по рекам, «торчали» на колхозных полях, ночевали в школах да палатках. Оттуда и пошло: чтобы была молодой душа, должно быть молодым тело. Никогда мы не жирели, не объедались, хоть достаток уже давно наступил. Всегда имели какой-то здравый смысл в еде и отдыхе. Друзья остались почти все те же: проверенные, и тоже достаточно мобильные. Но к ним добавились те, кто тянется «кверху», а достатка и положения пока нет. Ну, так и у нас было когда-то: «встаёшь» в чью-то большую «тень», и «прячешься» в ней, живёшь, существуешь. Если «тень» спрашивает: «В чём дело: чего «прилипли», граждане?!», то смиренно объясняешь, что «Вы – велики, и нет Вам равных. А я… всего лишь бедный студент… дайте погреться в лучах Вашей славы?!» Ну, почти не «промазывали»… и теперь, видим, и сами стали для кого-то такой же «тенью», и к нам  стали «прибиваться» стайки «рыбок- прилипал», молоденьких и начинающих. Ну, пусть «греются». Если не подлые, то и к себе подпускаем, и за стол сажаем, и с семьёй знакомим, и с детьми: пусть растут! Надо же как-то начинать в этом мире?

А в остальном – тишина; тишина и покой. Дома всё тихо и мирно, на работе – «проверено: мин нет».

И вот замечаю я, что «профессор» мой приуныл, как будто на бегу споткнулся о какую-то преграду. Ест плохо, скучный какой-то, ничего не хочет, неподвижен. По ночам громко и протяжно вздыхает, долго не спит, ворочается с боку на бок.

-Что ты? - спрашиваю. 

Молчит. Или говорит что-то пустое. Но не для того же мы всю жизнь вместе, чтоб я не заметила: тревожит его что-то.

Присмотрелась, «принюхалась», позвонила туда, сюда, поговорила, приблизила, и услышала: «завелась» в нашем окружении  новенькая, совсем незаметненькая «рыбка», маленькая, и пока достаточно «бледненькая».

Но… возраст: возраст моего «профессора»,  и возраст «рыбки» почти совпадают: он близок к «нулю», ибо всё уже достигнуто, и «бег» остановлен, и она … близка к «старту»: хрупенькая, слабенькая, беззащитная и несмелая.

Может, и не похожа она на меня в юности, но сердце «старика» моего, похоже,  защемило… и, оказывается, уже давно.

…

В сексе уже всё перепробовано, ведь со студентов мы вместе. С друзьями всё уже говорено-переговорено. Дачи построены, дети пристроены… что делать? Чем занимать руки и сердце?

 

- Послушай… ну, что ты мучаешься, скажи? Ты же друг мне; 100 лет уже вместе… на работе что-то?

- Нет; всё хорошо у меня.

- Может, болит что, «профессор»? Думаешь, если сам врач, то Бог оградил тебя на 300 «слоёв»? Слышишь, ну скажи мне честно: болит что-то у тебя?

- Нет, любимая: всё хорошо: я по-прежнему жив, и, как прежде, здоров:)

- Послушай! Но ведь не обезьянка я в цирке угадывать, что носишь ты в сердце последнее время? Или, думаешь, что  ослепла на «старости» лет? «Колись»: что случилось? Ничего не хочешь: ни на юг, ни на дачу, ни чтоб дети  приходили. Ну, просто ж так это не бывает?... «колись», я жду. А если ты сам не можешь, то я помогу тебе: не зря же я «друг, товарищ, и брат», ну?!

- Да не знаю я; вроде, всё хорошо, а-а-а…

- Что «а»? Хочешь, скажу?

- Ну-у-у, что ты скажешь?

- Скажу, в чём твоя причина.

- Ты?

- Я.

- Ну, попробуй.

- Попробую: помнишь, ту «бледненькую» девочку, что была в прошлый раз с нами, когда мы все собирались у П-вых?

- И?

- Что «и»?! Понравилась ведь тебе она?

- Да, перестань!!! Ну что за бред ты вечно «мелешь»! Какая-то пигалица, чуть не с крысиными хвостиками на голове, должна мне почему-то понравится?!

Ещё после 30 минут «пыток», мы с «профессором» совместными усилия добрались до начала его мучительной скорби: это действительно была его «заноза». Только сам он об этом думал не так, не то, и не в таком «разрезе» (его слова).

Но… «заноза» в сердце попала. И «профессор» не на шутку «увяз» в этом.

Я успокоилась, и замолчала: причина найдена: «диагноз поставлен».

Теперь надо как-то жить дальше.

Муж повеселел (как будто эту занозу удалили именно из него) на какое-то время, стал, приходя домой, по-прежнему целовать меня прямо на пороге, пару раз даже приносил цветы.

Но сердце моё не дремало: оно думало. Очень-очень грустную думу.

Я стоЮ перед зеркалом, и вижу свой мир: вижу себя: под глазами – сеточки морщин, как ни маскируй их кремом, складки у рта, губы не те… глаза… подбородок… руки… что ни говори, а возраст – самый главный налоговый инспектор в человеческой жизни: забирает всё, что ему положено, ничуть не интересуясь нашим к этому отношением.

Я постарела. 

Но и «профессор» мой уже не мальчик! И голова вся седая, и брови… и тело… и желания.

 

Вдруг, всё пройдёт? Он успокоится, и станет всё  по-прежнему?! 

 

А «по-прежнему», это как? Это утро, завтрак, дежурный поцелуй на пороге, это день, затем - вечер, ужин… так?! В выходные - поездка куда-нибудь с кем-нибудь, что бывало уже тысячи раз в нашей жизни…

Мы постарели. 

Это печально, но факт.

А тело?

И тело.

А мозг?

Ну, в какой-то части, и мозг.

А желания?

И желания.

А память?

 

Во-о-т! Вот, где всё это «спрятано»: в памяти! Именно она «выталкивает» на поверхность то, что было когда-то, что помнят тело, глаза и руки. И хочется… чего хочется?! Хочется иногда пройтись на руках… и пусть из карманов выпадает мелочь и ключи, а ты идёшь, и все ржут вокруг от счастья и свободы: свободы быть МОЛОДЫМ.

«Профессор»… мой «профессор» влюбился. И ему хочется перед этой девчонкой, как в молодости, пройтись на руках… мой старый, бедный, «профессор»… как же ты будешь выглядеть в глазах её?

 

… и вот этот день настал.

Он пришёл раньше обычного, и стал что-то «блеять» про то, что где-то кто-то с кем-то собирается куда-то, а он должен (хочет? может?) присутствовать рядом. Это будет чисто мужская компания, и (как странно!) я почти никого там не знаю (во, как! После хх лет совместной жизни!) 

Ну, что ж… не сказать же «Нет!» седому человеку? В конце концов, жизнь отмеряна каждому из нас. Своя. И я, пусть даже, и жена, но не гиря на ногах человека. И думать за него, принимать решения, советовать в данном случае права не имею.

- Иди – сказала я.

- Ты отпускаешь?

(как будто ещё теплилась надежда в словах его. Что, если я  ему «не разрешу», то эту границу он сам переходить не станет. Но… я не захотела быть «шлагбаумом» на пути к чужому: пусть идёт).

…

 

Сходил.

«Работы» откуда-то вдруг прибавилось, и профессор постепенно перебрался спать в свой кабинет.

 

Стерпела и это.

 

Только дети, иногда забегая «по нужде» домой, всё же заметили, что я стала как-то плохо выглядеть («грустно и поникше», как сформулировала свою тревогу обо мне дочь).

 

«Поникше»…

 

События развивались. Но очень-очень медленно. 

Не могу сказать, что я, как зоркий пёс, «бдила». Я была занята другим: как долго это продлится, и чем мне занять себя. Ведь в мозгу то и дело пульсировала мысль, что многие ведь и уходят… уходят насовсем. А к одиночеству я готова не была.

Да и куда пойдёт мой «профессор»? Если он приручен мной, как медведь к цирку. Если он не знает в жизни ничего, кроме своей работы. Да, она (моя замена), возможно, какое-то время будет создавать ему и «уют», и тепло, но… слишком долгим было моё «прикармливание», чтобы кто-то в одночасье угадал всё то, что я в «профессоре» воспитала.

За это я не боялась.

 

И вот, опять настал тот день, когда он пришёл. И сказал, что я «должна его понять, что он почувствовал себя молодым, что он влюбился, и она такая трогательная и беззащитная. Что я – по прежнему «друг, товарищ и брат», но … годы идут, и что-то исчезло»… резюме этой речи было таким же, как, пожалуй, у всех: «отпусти, а то уйду»…

 

«Отпусти».

 

Что отпустить? Память? Руки, голову? То, что помнит каждый шаг, вздох, мгновение? Что отпустить, Профессор? Ночи под луной? Голодные годы в общаге под дешёвым фланелевым одеялом? Что отпустить, профессор? Болезни детей, долги, вечное заискивание перед родителями, чтоб посидели с детками, пока мы… что «пока мы»??? Пока мы поживём в своё удовольствие.

И теперь всё это ты предлагаешь мне «отпустить».

Ну, хорошо: раз память не бьёт тебя в голову, вернее, бьёт, но не в ту, которая должна БЫ думать, я отпускаю тебя: ИДИ.

 

-Как «иди»?! Куда?! Ты что, с ума сошла?

-Я?! А почему я?! Ты уходишь из семьи, а я «с ума сошла»?!

-Ну, ты хоть бы удержать меня попыталась! Значит?! Значит, ты и не любила меня никогда?!

-Ой! Ну, почалось: поиски и происки врагов! Иди, не задерживайся!

 

Ушёл.

 

Ушёл.

 

Ушёл.

 

Мой мир из меня ушёл.

Я осталась одна.

День, два, три, десять.

Ни звоночка.

 

Все «в курсе»: дети, друзья, родня.

Разве у меня одной сейчас такое горе?

Весь мир пошёл пробовать «сладенькое»: мир как «сдурел». И всё это начинается с самого «верха»: именно оттуда веют всегда ветры «перемен». Именно оттуда негласно диктуют нам, что «можно» в наше время, а с чем стоит подождать.

 

Мой муж ушёл.

 

Но потом вернулся.

Я победила. Не её. И не его. Я победила себя. ЗАРАНЕЕ.

Тогда, когда «прикармливала», тогда, когда «приручала», тогда, когда не стала «цепляться» за ноги, а отпустила. Ибо он собрался идти. А если человек куда-то собрался, то, скорее всего, он ведь что-то решил для себя, ведь так?! Тем более, мужчина.

Да, он приходил, Пробовал забрать и деньги, и какие-то вещи: всё было, как у всех. Но тут я встала в «позу», и сказала, что всё наживалось нашим совместным трудом, поэтому, пусть теперь наживается ими снова. Но моё и своё (общее наше) он не получит. И он сдался в этом.

«Деньги? Нет уж, любимый: зарплату, да:  можешь отдавать ей. А вот уж как она будет ею распоряжаться, и чем кормить тебя, смотри сам; смотри, и делай выводы: ты ведь большой уже, Профессор?!

Жильё менять? Тоже «покУрите»: завтра она тебя «вытурит», ибо не бывает по-другому, зачем ты ей, старый, почти седой дяденька?! И ты вернёшься куда? На вокзал, или, всё же, домой, к своим родным стенам? Так вот, ИДИ! Иди, и начинай всё СНОВА, раз тебе так хочется «пощекотать» себе нервы, и начать со «свеженького». Начинай, но не на том, что начато со мной». 

И столько было уверенности в голосе моём, что ушёл он. Ушёл ни с чем: права я была. А против правды не «попрёшь»…

 

Вернулся мой «профессор». И я счастлива.

Я ничего ему не поминаю. И всем друзьям, родным, и детям сказала: «Кто хоть словом это хоть где-то «помянет» - вычеркну из друзей». А мои слова вес имеют: это знают все.

 

Есть болезнь роста, когда «дерево» стареет.

А память остаётся.

Можно строить всю жизнь дома, рожать детей, оперировать больных, торговать, быть журналистом или тестоводом: можно быть кем угодно. Но наступает момент, когда каждый начинает задумываться (если доживает до этого) «а зачем я живу?»

И пронзительно выглядят плывущие на синему сентябрьскому небу облака: они куда?! А я куда??? Я кто? Я зачем? И сколько я ещё буду видеть? Мир, облака, жизнь?...

Именно в такую пору щемит сердце, «всплывает» юность.

И тогда происходит почти неизбежное: те, у кого память и тоска сильны, могут не справиться… 

И голова их даёт «сбой»: они идут на «подвиги».

 

Готовы ли Вы к такому с Вашим мужем? Женой?

Готовы ли Вы к тому, что Вам дадут «отставку», а на Ваше место «поставят» совсем «никчёмное»  (в  глазах Ваших).

Как Вы готовитесь к этому возрасту? Возрасту искушений и потерь?

Есть ли у Вас выход? 

А решение?