я очень люблю думать))

и это занятие считаю (для себя) почти что главным в жизни «лакомством»; нахожу что-то в Библии и «уплываю» в этом туда, куда сама (без помощи Библии) никогда бы не добралась.

Последнее время не даёт мне покоя одна мысль: зачем всё это: зачем жизнь, зачем умничания человеческие, которые изначально почти никому не нужны?

Зачем сотни и тысячи мудрых книг, высказываний, поговорок и афоризмов?

Зачем они пылятся на полках и ждут своего часа, который мог БЫ и не наступить, если бы...  Если бы люди (в основной своей массе) не искали ответов тогда, когда что-то уже произошло в их жизнях.

Правда?

Немногие из нас ходят «по врачам» в  профилактических целях; основная масса, «задавленная» временем, воспитанием и понятиями, «озабочивается» чем-то лишь тогда, когда то, на чём передвигаемся по жизни («велосипед» или «машина») уже лежат чуть сбоку (перевернувшись), а мы лихорадочно соображаем: «Что это было? Что и почему»?

Итак, «что и почему?»

Почему так устроено человечество, что почти никто из людей не берёт опыт прошлого? ...не того, что было «2000 лет назад», а того, что было «буквально ещё вчера», почему?

Но если бы яма была реальной, то перед началом её поставили бы знак, оградили бы её и написали: «ну! Ну!! Ну!!! («не влезай: убьёт!»)

Но это – откровенная (физически существующая) яма; туда многие из нас не полезли бы по ряду и иных причин: красивая обувь, неподходящая одежда, отсутствие времени или необходимости.

А если нет возможности «яму» обойти? Представляете, завод (фабрика) и тысячи идущих туда ног; каждое утро - тысячи ног. И вот, в одно «прекрасное утро», тысяча ног приходит, а на привычном месте (пред входом на проходную фабрики) – яма.

«Столбняк»; у первых идущих будет явный «столбняк»! И все (вслед за ними идущие)  остановятся.

А время – идёт; и другого пути к привычному - нет.

Не всегда только революционеры движут общество вперед; в некоторых моментах и ситуациях впереди оказываются как раз те, кто любит стабильность и порядок; это – исполнители, на которых держатся и целые гиганты-отрасли, и малюсенькие «фирмы»; таковые встают раньше других и отправляются в путь («пораньше» же!) по привычному маршруту; их бесполезно останавливать: они так привыкли; в начале многих человеческих толп-сообществ (или каких-то глобальных событий) могут находиться как раз особо «вымуштрованные» и дисциплинированные.

И вот – они все – перед «ямой», которой вчера ещё не было.

И что?

Самый главный и очкастый, седой и старый, десятки лет в одно и тоже время привычно шествующий по привычному же маршруту, сердито посмотрит на ручные часы и сердито же скажет: «Скоро – гудок! И «фабрика» начнёт свой «ход», а на работе ещё никого нет! И обхода (мимо «ямы») нет: кому потом что докажешь?»

Этот инстинкт - сродни инстинкту коровьего (или любого иного) стада; они собираются в привычном, определённом месте и идут вместе даже тогда, когда на улице начинаются «осень или зима» (мало что остановит стадо, привыкшее ходить по определённому «маршруту» к кормушке); глаз вверх поднимать не надо; надо идти и видеть впереди себя медленно покачивающийся хвост впереди идущего; значит? Значит, «всё хорошо, и мы идём к цели».

А если «впереди идущий» уже давно слеп? Нет, не тот, что тоже видит перед собой чей-то «передний хвост», а вообще - самый, самый первый, перед которым нет никаких «хвостов»? Что видит он, когда ведёт стадо? И кто попытается «выхватить» у него «знамя», поняв, что вожак уже давно ничего не видит?

Итак, ещё три минуты, две, одна ... и кто-то первый наступает в «яму»; остальные  стоят и смотрят; наступивший повлек собой обрушение краёв «ямы», но устоял в осыпавшейся почве; чуть, правда, «тормознулся», но пошёл, и, повернувшись, приветливо помахал остальным рукой: «я – здесь, я – жив; кто хочет - все за мной, ибо работа = время! А, значит, еда (= деньги)». За ним вступил второй, третий, и «общество» скоротечно «шуганулось» в «яму»; сначала иди было трудно, ибо месиво из земли и песка сильно замедляло ход, но последние шли, вроде, как уже и не по яме, ибо «ямой» её назвать и язык бы не повернулся: то, чему нужно было «осыпаться», - уже осыпалось, остальное – утрамбовалось; утрамбовалось десятками и сотнями ног.

Тот, кто после всех спешил на работу, увидел на своём пути уже и не яму, а так.. небольшую углублённость, которую уже кто-то проходил и

И.

Об этом и речь! Об этом и моя речь, об этом и пишу; я пишу сюда всё то, что когда-то со мной было, или то, что было с кем-то рядом со мной, ибо «рядом происходящее» может «зажечь» (если чьё-то «что-то» пропускаешь через себя - оно «звучит» и играет).

Ну и что от мной написанного?

Вот, кто – то упал в какую-то свою «яму», упал тогда, когда его никто не видел (и даже следов никаких нет). А один это всё видел. И это потрясло его. И он написал о том, почему тот упал в яму.

Казалось бы?! Казалось, что иные должны БЫ остановиться и задуматься: почему упал (ведь шёл же ровно; так же, как мы)?! Да, возможно, кто-то, потрясённый, и остановится, как останавливаемся, увидев на дороге похоронный венок: «Ещё вчера мы здесь ходили (ездили) и никакого венка не было. А сегодня? Сегодня венок уже есть. Значит, кто-то разбился. Погиб». Вот и венок: как напоминание.

Но мы не знаем, почему человек погиб. А видим лишь результат.

а причина - всегда одна: несоблюдение кем-то правил, законов, понятий

И что?

Ну, что.. постоим, погрустим, помолчим ровно одну минуточку, и, если окажется, что знали мы человека погибшего, то грусть и скорбь наша будет ужасной.

А если не знали, то, вздохнув, пойдём дальше, и уже через «20 шагов» и помнить не будем ни о венке, ни о человеке, погибшем «прямо вчера: когда мы там шли, венка же ещё не было?!»

Почему?

Почему опыт тысяч и миллионов никому не нужен? 

Почему то, что сказал Господь, почти никому не нужно?

Почему люди, если и собираются вместе (даже зная Слово Божье), единственное, чем «занимаются», это – «организовывают» войну друг с другом, почему?

Если мы - не «глупые птицы» или «глубинные рыбы», которые, собравшись, «не слушают» друг друга (ибо и говорить-то не умеют!), а взрослые и (с виду) разумные люди… то  почему «сеем» войну?

И почему (почти никогда) не несём с собой мир?

Не умеем? Не знаем?

«Не умеем» этого сами?

Почему никто из нас не учит другого? Но учит не так, как привыкли мы это понимать, а учит собою?

Почему, упав, кто-то совершенно неинтересен всем остальным, которые  ещё только подходят к краям своих каких-то «ям»?

Почему людей почти ничему не учит опыт предков?

Почему птица, попав в силки, кричит об опасности (и тревожный крик её слышат сотни), но, как только она из силков освобождается (и они снова оказываются пусты), сразу (на подходе к ним) – очередная «жертва», которая с не меньшим тщанием будет «щемиться» именно туда же? И, попав в западню, станет ведь «кричать» о том же самом … и так – до бесконечности.

Так неохота умирать.

...потому что там ничего не будет: не будет ни пальцев, ни рук, ни губ, ни волос, ни запаха лесной земляники или спалённого солнцем леса… не будет расползающегося под ногами песка и мягких волн моря… смывающих то, что  только что ты написал на песке. Да много чего ещё не будет... ибо не будет тела: его, как «старую ризу, свернут» и положат  в обычный, привычный «шкаф» (гроб), и там оно истлеет до праха («Всё; была Мирра, и не стало Мирры»).

А весь мир? Он будет продолжать «иметь место быть»? А мои «чашечки, ложечки»? А мой любимый диванчик? Компьютер. Домашние тапочки и халатик, весело блестящий в темноте, когда встаю ночью к телефону; куда всё это денется?

Это всё отнесут на свалку.

Почему же «на свалку»?!

Потому что так решила я; я не хочу «пыжиться и корячиться», иметь что-то такое, что после меня будут «рядить и делить» (и не знать «куда это пристроить»); я хочу жить так, чтоб не стало меня, и всё моё (мне принадлежащее) унесли «на свалку», там бросили и забыли: это было как «часть» меня, но не «я сама»! Пусть кто хочет, тот что-то себе и возьмёт («на память»), но не более; ибо у каждого – своя жизнь, и, думаю, негоже вторгаться туда своими вещами  (которые просто «нельзя выбросить, ибо они – новые, а это – не разумно: выбрасывать новое!»)

Смотрите, очень многие ведь живут РАДИ (ради чего-то).

Вот, например, для чего живёте Вы, читающий? Ради детей? Ради жены? Ради себя? Или (всё же) ради вечной жизни? То есть, придет невидимый час «икс», где-то громко «пропоёт петух» (или «труба»: кто во что верит!) и все мы «воскреснем», но сказано – в иных телах! Слышите, даже если Вы в это верите, то Ваш прекрасный, новый костюм Вам совершенно не понадобится.

А Вы? …ходили на работу и гнули там спину. Зачем?

Чтобы купить себе этот костюм. Зачем?

... чтобы встретившись с «Витькой Ивановым» выглядеть ничуть не хуже, чем он!

Но, послушайте, жизнь – вечна! И она уже пришла, не находите?

Вот, я  умру, а мои эти «сентенции» так и станутся в Инете, и никогда и никто из читающих не узнает, что меня уже нет, и все мои эти мысли уже никому не принадлежат.

Кроме того, в кого «попадёт стрела». Какая «стрела»?  Самая обычная стрела моего слова.

Так ведь? Мы же «стреляем» друг в друга? Достаём из колчана слова-стрелы, выбираем им цель и «стреляем»; наши слова, дела, мысли – это наши (образные) «руки»; мы ими, подобно Еве, готовы «тянуться» всюду. А ведь «плод» может оказаться и ужасным.

Итак, к чему это всё я? К тому, что когда умрём, почти всё наше окажется ненужным (и  нам самим, и тем, кто придёт следом за нами); да, дом (жильё), оставшееся после нас, можно и переделать; да, по особой нужде, можно и перекроить, перешить нашу «одежду», и носить её ещё долгие годы; можно пользоваться «кастрюлями, тарелками» и прочими вещами.

Но только почти никто не пользуется мыслями; миллионы людей уже прошли какую-то мифически огромную «яму» и написали: «Не в свои сани – не садись», или  «Всяк сверчок - знай свой шесток»; это – мудрость.

Но где она у нас?

Нас интересует жизнь. И жизнь (желательно) вечная: с «избытком». А мы?

Мы покупаем шкаф. Но не очередной, а новый.

Послушайте, но если завтра мы умрём, то шкаф наши потомки «тупо» выбросят,

ибо уже «не носят» такие «шкафы», а «носят» другие.

А мы? мы ходили на работу, ругались с женой или мужем, доказывая, что именно этот (шкаф) нам "нужен здесь и сейчас". Именно этот! А завтра – «опа!» и - «веночек на дороге»: нас не стало; нас засыпало(-ли) в «яму»; нас не стало, а «шкаф» остался

И что? Что это было? Это была ЖИЗНЬ.

…она пришла «с избытком»: к нашему приходу на землю (в реальном, физическом теле) уже были «накоплены» луга, поля, леса, моря, солнце, звёзды, реки, жаворонки в вышине и соловьи в ночи: всё! Всё это было уже «накоплено» и положено в огромный «шкаф», переходящий «по наследству» от одних к другим.

Но что это было? Что оставил Господь нам в «шкафу», и что оставляем мы? Мы оставляем то, что сгниёт, а Он оставил нам то, что вечно.

Почему «вечно»?

Потому, что жизнь вечна. И глаза у человека «вечны»; только один видит колбасу на прилавке (и делает всё, чтоб до неё дотянуться), а другой видит корову с невероятно сиреневыми глазами, и видит то, как корова плачет. …когда у неё забирают телёнка. …из которого сделают колбасу… и глаз телёнка мы уже не увидим.

Зачем мы «коптим» наше небо? Зачем мы «коптим» наше общечеловеческое небо?

Вот, мы уйдём, как уходили уже сотни и миллионы; одни уходили во время эпидемий, другие – в газовых камерах Освенцима, третьи – во время войны или битвы; четвёртые – в блевотине, ухлебнувшись от вчера выпитой водки; пятые – от старости (спасибо, если тихо и безболезненно), шестые – от «разрыва сердца» (ибо был скачок курса доллара, а на это «было поставлено всё»): каждый уйдёт - кто как. Но уйдёт.

А что останется? Что и кому?

Шкаф?

Сервант.

Машина..

Дом...

Могилка...

...старый, резиновый мячик, заботливо хранимый мамой всю её жизнь и особо сберегаемый (ею) во время переездов с места на место (ибо засмеют, если  увидят: «Что хранишь?!»  Память! О ком? О маленьком сыне. Так ведь вот он, рядом, живой и невредимый! Да, слава Богу, живой, но я помню его детство и помню то, какой я была тогда. Вот в этом мне и нужен старый мяч, он помогает мне «окунуться».

А ты сама? Ты же завтра уйдёшь?

Ну, и уйду. И выбросят «мячик», потому что он уже никому ничего не скажет: не скажет о том, что было…

Так что и кому храним в огромных «шкафах» своей памяти-жизни?  

Если завтра жизнь начнёт утекать из нас, то начнём рассматривать всё совершено по-иному, так ведь?

Солнце – знамение, лето – знамение, ветер – знамение.

И если всё вокруг нас цветёт, значит, лето! Ну, вдумайтесь, же!!

А если уже «не цветёт»? Значит, приближается осень; осенью (согласно Библии) убирают то, что вокруг дома, а потом заходят в дом, чтоб приготовиться внутри него к зиме. Так вот, ближе к своей осени (если наблюдаете времена и сроки), надо бы уже избавляться от того, что будет портить, мешать и усложнять нашу жизнь; портить тем, что будем видеть это и горевать: «Надо же! Ведь всё время я делал это, а теперь?! Теперь не могу дотянуться (согнуться)» и сам себя начинаешь плавно «закапывать», ставить и ставить себе «минусики»: «И это я уже не могу, и это уже не получается».

Уходите красиво! Наступает время, когда надо прекратить накопительство (вещей, дел, детей, друзей, событий), раздуваемое по привычке (как пламя), и осознать, что чем меньше всего вокруг, тем проще и, соответственно, длиннее и спокойнее жизнь; пусть остающиеся привыкают к тому, что нас «нигде нет»: «Вот, вроде, только что был?! А уже нет!

- Куда делся?

- Да, может, на прогулку поехал! Смотрите, ведь велосипеда-то нет? Значит, уехал?

Да, «уехал»

…и забылся в высоких травах.

Так о чём это я?

О памяти; обычной человеческой памяти, ибо человеки, равно, как птицы не помнят того, что было буквально «пять минут» назад.

…у которых столько дел и забот, кроме одной: жить дольше. Жить в теле, ибо жизнь – скоротечна.

Аминь, любимые.

Аминь.

Жизнь – наслаждение. Жизнь – это плавание человека по реке жизни; никто из нас не «промажет» мимо конечного её пункта, ибо все реки где-то и когда-то заканчиваются, вливаясь во что-то большее, и переставая быть самими собой.

…и все мои «вопли»: «Не ходите туда, не ходите сюда!» только мне и нужны, ибо жизнь – это хождение своей дорогой и проживание своих собственных «изгибов», изломов и поворотов: это жизнь! В ней тяжело или трудно, но именно это – она и есть. А если «не ходить туда» и не ходить «сюда», то это – почти что «инвалидность». Ибо жизнь пришла! И она пришла с избытком: нам дано тело, через которое надо, можно, нужно попробовать многое.

Я плыву по течению жизни. И почти не шевелю «ни рукой, ни ногой»; раньше «шевелила», делала то, что делают десятки и сотни «проплывающих мимо»; они «роняют в воду» «чемоданы» (набитые добром и деньгами), сердца, отношения, друзей, «шкафы» (полные какого-то «особого смысла» или откровенного «мусора», ибо на плоту, на котором плывём, многое с собой не утянешь

Наслаждение: главный (думаю) критерий жизни; если все мы в результате  станем «ничем», то не самое ли лучшее созерцать?  Пока есть возможность…

Видишь? Уже счастье!

Можешь что-то спросить, сказать, улыбнуться – ещё большее счастье; пользуйся этим; ещё 2, 3 «поворота», и этого человека (возможно) не станет рядом: его или нас унесет «река» (и не обязательно к «концу», а просто – в «проток», и исчезнет с пути нашего), и наступит, возможно, безмолвие…

или рядом станут плыть те, кому ты совершенно не нужен; у них будут свои понятия и свои же «чемоданы», а на тебя они взглянут как на возможного разбойника, могущего у них «спереть» их добро….

Река жизни.

Там нет ни врачей, ни докторов, ни магазинов, ни улиц; там - река.

И чтобы плыть на ней (зная времена и сроки), надо быть максимально здоровым (пусть и «слегка старым), а уж «питания» (по берегам) – предостаточно.

Лето Господне -  когда вокруг - реальное лето: птенцы у нас уже есть, цветы ещё есть)), дожди идут, плоды наливаются, зреют; если в наших делах и жизни – всё так, есть повод радоваться: лето Господне! Оно начинается и бывает (Лев.25:10) в пятидесятый год… и горе тому, кто не (у)видит этого, даже если будет всё ещё видеть глазами или шевелить руками,

ибо…

Мира вам люди, мира и добра.

С любовью к вам: Мирра.

Аминь.