Я жутко сентиментальна. И меня всегда доводит до слёз то,  что где-то в  глубине меня ставит меня же в неловкое…

…сколько себя помню, я закрывала глаза, когда в кино целовались (но всё-таки, став постарше, через пальцы подглядывала, ибо мама запрещала смотреть и видеть такое), а на детских утренниках плакала (была ли на утреннике у своих детей или попадала туда случайно, имея подругу воспитательницу).

Меня всегда ранит в сердце. Что? Не знаю… я до сих пор храню пинеточки, в которых был и двигался по своей маленькой тогда ещё жизни мой старший сын, сыночек. Хоть сыну сейчас и …, а размер ноги его, как 5 таких пинеточек… потом в этих пинеточках «ходила» моя доченька, которая сейчас тоже находится за тысячи км от меня и ходит в красивой, модной удобной обуви… так распоряжается жизнь: детки выросли, а память осталась и дремлет. …я жутко сентиментальна, и когда прихожу на кухню, каждый раз вижу голубенькую «старенькую» мыльницу, стоящую «при деле» на краю кухонной раковины; «мЫльничка» , как называли её все в нашей семье: папа, мама, я и сестричка, моя сестричка. Наша семейная «мыльничка» была с нами всегда: когда мы жили в коммуналке, потом - в квартире, потом ещё в каких-то квартирах и домах, но образ мыльнички из памяти не уходил, он оставался. И вот уже сейчас, проколесив полмира и жизни и судьбы, я, вернувшись в родные «пенаты», войдя на кухню оглушённо остановилась: мыльничка терпеливо и стойко стояла на своём старом, привычном месте. Ею, конечно, не перетирают зерно, ею не «шоркают» подгоревшую посуду, ею не «заваривают суп» и не трут островерхие камни… то есть, находясь «при мыле», при «чистоте» (равно, как и при грязи) она «ухитрилась» сохраниться почти что первозданной (даже не выгорела…), ибо то, где она находится, не позволяет ей сделать это.

Когда-то… когда «деревья были большими»…

… а я - достаточно маленькой, не было в изобилии многого. А ещё - почти не было кукол. И если «достать» (так называлось это в те годы) большую куклу хоть иногда, но  получалось, то купить «пупсика» (малюсенькое подобие куколки) - почти нет.

Мама знала, что нужно и хочется дочке. И пупсик (в конце концов; уж не знаю, чего это стоило моей маме!) в руках моих появился.

И мир замкнулся.

Материнский инстинкт – «штука» страшная, «штука» странная, «штука» тонкая и никогда никем до конца неизучимая (и слава Богу за это!); никто не знает «когда, где, почему и за что» «торкает» вдруг сердце ребёнка какая-то ужасная по силе «волна»; она входит, столбенеет и стоит во всей своей громаде и могуществе …волна-цунами за полмилисекунды до своего обрушения куда-то… (интересно, есть ли такие фото? «Поймал» ли кто-нибудь это на камеру? Интересно…) …пупсик в руках… а я – внезапная «мама»; «мама», которой… не было ещё и семи лет; чувство нежности, ласки, взрослого превосходства, ответственности – незабываемые чувства, которые последующие и разумные нации и поколения (даже взрослых людей) тщательно пытаются сохранить и рекультивировать даже посредством «тамагочи».

Что это было? Может, зарождение моей будущей сентиментальности? Может, зарождение любви, которая дремала во мне тысячи лет, свернувшись клубочком в глубине моей особенной невостребованности? …мир был слишком зол и избирателен, и я вошла в этот «мир». И в нём осталась. На долгие годы своей обычной, короткой жизни.

А пока… пока у меня в руках был «пупс». Он был голеньким, а время было «ко сну». И  прежде, чем улечься спать, я стала обязана: обязана подумать о том, как будет «спаться» ему, моему маленькому пришельцу в мой мир и понятия. Попросила у мамы каких-то лоскутков и начала  прикрывать, обматывать пупсика. Это потом у него появятся всякие «наряды» и платьица (девочки от сотворения мира - девочки и есть!), а пока мне надо было «разместить» постояльца-ребёночка всего лишь «на ночлег». После долгих уговоров с уже не помню (конечно) какими аргументами, мыльничка, которой пользовалась вся наша семья, мамой была отдана мне «на время! Только на время!» «Хорошо, мамочка!» и я задохнулась от счастья: «Мой пупс! Мой маленький ребёночек будет спать в такой чудесной «люлечке»: голубой, резной, красивейшей.. ах, если бы я сама была таким «пупсом»! И ко мне прилетели БЫ эльфы… Стоп! Вот ведь на подоконнике в горшке стоит мамин любимый цветок гортензия, она цветёт шапками махрового синего цвета. Боже, я  же могу свою лялечку положить в мыленке прямо туда! Всё равно уже ночь и мама не увидит ещё одну мою «завоевательную» победу! Зато… зато моя куколка будет спать в такой красивой люлечке и вся в царстве цветов…»

Ночь. Утро. День. Куколка спит, а мама её (т. е. я)) находится вся в каких-то «трудах и заботах», свойственных возрасту ребёнка шести лет.

У меня до сих пор есть фотография, где я сижу на подоконнике, рядом – цветок гортензии, вдали виднеется двор моего детства, но мне уже не 6… а уже гораздо больше… мыленка же, вместе с её «содержимым», перешла в пользование моей младшей сестричке.

Вот такая история. И такая сентиментальная я.

«...ибо возмездие за грех есть смерть» (Рим.6:23)

Странный переход, правда?

Мой папа всегда (большую часть своей и моей жизни) «ходил» в море (оно было не очень далеко от нас). Мы папиного возвращения ждали и когда судно приходило в порт, обязательным ритуалом была встреча: встреча корабля у причала, ибо не было их (наших пап) дома месяца по три, четыре.

Мама держала нас с сестричкой за руки, мы были красиво, празднично одеты, и смотрели, задрав головы, вверх: вдруг на борту «мелькнёт» наш папа? Пока корабль успокаивался и привыкал к пирсу, пока опускали трап и заканчивали последние свои морские движения, вся масса ожидающих женщин с детьми толпилась внизу: так было принято! И слава Богу за это тоже… за то, что мы умели ждать и дожидаться. Я смотрела на корабль и всегда удивлялась почему-то именно якорю (не вмещал мой мозг «всего» о якоре… такая «штуковина»… диковинная с виду и зачем-то «торчащая» в «дырке» корабля. И хоть папа несколько раз объяснял мне значение якоря, пересилить своё восхищение якорем, я не могла: якорь – это что-то (всё же) отдельное от корабля; я отказывалась мозгом признавать его принадлежность к судну. Якорь – это величие. Сила, спокойствие. Знание. Это по равноценности почти что равно самому кораблю (Бог знает чего ещё связано у меня с якорем…).

Я знаю, что якоря не всегда были такими (такой формы), знаю (теперь) для чего они, и как сложилось то, что они оказались именно там на корабле, где оказались. Но сам «якорь» - и я тихо «столбенею» от величия и значимости.

Евр. 6:19: «Которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу...»

Почему «безопасный»? Почему «крепкий»? Ведь песок не может «поломать» якорь? А если якорь зацепится за что-нибудь более существенное (чем песок), то лучше бы(?) чтобы якорь «сломался»! Ибо тогда судно будет отпущено из вынужденного плена; якорь похож (иногда) на крючок, ловящий нас там, где не ожидаем «подвоха».

Интересно, как писалась первая «Библия»? Кто-то ведь первый сел и начал: поставил первую букву. От которой началось всё. Всё то, что миллионы людей читают уже тысячи лет, а ещё миллионы будут ждать своей очереди до скончания века (своего, но не «Библии»). Ибо род человеческий «прейдёт», а «Библия» через какое-то время появится снова. Библия – инструкция для живых. «Как жить» и как «уже жили». И «до чего дожились»… (некоторые).

Слово, попавшее за «завесу». И там оставшееся «якорем». «Зацепившись» за что-то внутри нас. И (повторюсь) оставшись.

Интересно… вот самый первый миг…когда Бог «сказал Адаму», а Адам был ещё «беременен»… Евой. Т.е. он был ещё «цельным», не произведшим из «недр» себя Еву (желания и хотения).

Как? Как кто-то первый взял и написал то, чего не видел?

Ведь не было же Моисея рядом? Не было вообще никого: были Бог и Адам. И Бог был «невидим», а только лишь «реально осязаем, ощущаем» Адамом; так «ощущаем», что Адам слышал Его (больше на земле «говорящих» и «воспринимающих речь» всё равно ведь не было?)

Бог СКАЗАЛ. А Адам «услышал» и понял. Но это осталось ведь тайной? Тайной для них двоих? Потом появилась «Ева» и прозошло то, что тысячи лет знают люди: «в грехах мы все, как цветы в росе»; «мы - в грехах»; начало им от Адама или от Евы (как кому «нравится»), но то, что мы «грешны» - неистребимо. Неумолимо. Неостановимо.

…и грозит нам жуткими, чудовищными последствиями.

Слово «грех». Оно впервые возникает уже в четвёртой главе Бытия. После события, которое никогда и никем не будет признано общепринятым. Ибо сколько людей, столько и мнений, ибо есть церковь Петра (и ортодоксы будут «кричать», что только она «имеет место быть»), но есть церковь и Павла. Которая уносила ввысь своими проповедями даже Петра. Но оставляла на Земле веру: веру в то, что… а вот дальше начинаются разногласия, от которых начинаются и войны.

Но и это сейчас - не моя цель.

Моя цель – снять грех, снять Крест. С кого? Со всех. Кто слышит и кто услышит.

Ибо человеку, держащему тяжесть, не о чем разговаривать с человеком, стоящим «налегке»: «сыт голодного не разумеет».

Итак, есть слово «грех». Оно у всех обозначает разное: «грех» взять то, что «чужое» (но и «грех не взять то, что плохо лежит»), «грех» спать с чужим мужем (но и «грех жить без любви»), грех обижать маленьких и слабых, но и грех быть «ужасно» сильным (плохо это: и то, и другое). Есть грехи «общепринятые» и общепризнанные (их десять); они «основные» (можно так сказать),  а остальные «грехи» классифицируются по мере надобности людям. Да, да, именно людям. Ибо одни считают грехом, когда их дитя видит (и смотрит) на целующихся, а другие не считают грехом и то, что их дитя снимается в порно роликах («работа такая!»): понятия о грехах у всех нас разное.

Но. Не об этом сейчас «речь» моя. А о том, что Адам «стоит пред Богом». И Бог ему «что-то говорит».

И нет вокруг никого.

То есть? Моисей, написавший «Бытие», «выдал» нам из себя что-то своё? (но и это меня не волнует; пусть не волнует и Вас: детали это! Детали и деталечки!)

Вот, Вам «достаётся» камень. А на нём «нарисован» один человек(-чек) и другой. Они стоят рядом (мы так рисовали в детстве мелом на асфальте или палочкой, пальцем на мокром песке): Адам и Ева. Но Бог говорит только Адаму. А Евы пока нет; Еву ещё только «надо ухитриться» рисующему «спрятать» внутрь Адама… (ТАК понятно?)

Вот Вы – первобытный художник; Вам надо «рассказать» кому-то, что БОГ(!!! «подержите» это, п-ста, пока в своей голове) СКАЗАЛ Адаму, что…

…а внутри Адама – Ева…

здОрово, правда?

Мы привыкли «раскидывать» свои «ноги» на окружающих. То есть?! То есть «в одной газете написано», «вчера по радио сказали», «я видел по телевизору», «мне вчера баба Клава сказала…» здОрово, правда? Кто-то где-то что-то «сказал» и никто даже особо и не задумывается: «кто?» и «где?»: просто «глотаем» эту «наживку» и якорь…

Стоп! Внимание! ЯКОРЬ!!!! То, что попадает в нас и остаётся там «навечно» или хотя бы на какое-то время очень (ведь?) похоже на «якорь», правда? … в нас чем-то «кинули», и эта «штука» (мысль, слово, действие, понятие, поступок) остались в нашей голове и памяти (ну прям, как «мыльничка» из моего детства…)

А мы? А мы «пошли по жизни» дальше.

А эта «штука»? Она внутри нас или осталась (как якорь «крепкий и безопасный») или «выдернулась», и наш кораблик (голова и сердце) благополучно «помчался» по жизни дальше…

Та-а-ак… «одной проблемой меньше стало!» Или (все же) больше?

Со словами мы почти что разобрались. А вот с рисунком… Перед нами – всё те же «Бог», Адам и Ева («внутри» Адама). Нарисуйте мне, п-ста, сию «картинку»! При этом я – жуткий («конченный»)) «абориген» племени Тумба – Юмба (не умею ни читать, ни писать), и слово «грех», а уж (тем более) понятие о нём – для меня равно давно забытой китайской грамоте.

???

я слушаю Вас!

Легко «обвинять» Бога. В том, что Он «повесил» на нас все «грехи мира сего»  (от самого нашего урождения на Землю); проще простого произносить, что «наши грехи взял на Себя наш Господь Иисус».

Одна маленькая «мелочь»: перед Вами – картинка. А Вы мне «объясните» слово «грех». Если я – абориген (со всеми «вытекающими»).

Время на размышление пошло))

Аминь.

И аллилуйя! (в данном случае это допустимо! У нас – праздник мысли! Все – на праздник!)

Аминь.